Ромашки

Я сидела на крыльце нашего дома, прикрываясь остатками маминого шарфа. Это все, что от нее осталось. Вздрагиваю, когда слышу очередной взрыв рядом с домом. Мне пора было бы привыкнуть к этому, но знаете, как можно свыкнуться с застилающими небо серыми облаками, отдающими красными красками взрывов? Я все еще не могу поверить, что еще нескоро увижу голубизну неба. Я привыкла видеть ее каждый день. Раньше. До войны. Я смотрела туда в надежде увидеть свое будущее. Смотрела и думала, какое оно. Какое мое. В синеве небосклона я видела себя кружившуюся в танце, с белыми бантами и в новом льняном платье, которое моя мама сшила бы для меня. Я бы танцевала с соседским мальчишкой-Сашкой. Мы давно договорились, что я стану его невестой. Помню, он каждый день на летних каникулах приходил к нашему двору и кричал: «Зинка, пошли в горелки играть!». А я часто отказывалась. Дура. Думала, буду недоступной, и он сильнее в меня влюбится. А я его по правде любила. Сколько помню, его рыжие кудри всегда меня смешили. Сашка и есть Сашка. А еще он мне ромашки дарил. Каждую неделю. Большой-большой букет. Каждый раз дарил, не забывал, пока на фронт не ушел. Он ушел в партизаны, потому что в армию не брали – возраста не хватило. Как поцеловал в щеку три месяца назад, как сказал, что обязательно вернется и не бросит никогда, так и пропал. Я отпускала голубей по свету, чтоб они отыскали мне его. Но бесполезно. Лежит он где-то, наверное, и так же, как и я, на небо смотрит. Интересно, о чем он думает?

Натягиваю на себя сшитые воедино три лоскутка ткани, оставшиеся после выкройки моего костюмчика на первое сентября. В нем я в том году пошла в шестой класс. Тогда еще мама и папа рядом были. И Сашка.

Я смотрю на небо и вижу папу. Папу, с каплей пломбира на носу, смеющегося. Не знаю, почему именно это воспоминание я запомнила больше всего. Наверное, потому что это был наш последний день. Потом папу забрали на фронт. Он только успел поцеловать меня в висок и обнять маму. И сунуть мне в горячие ладошки маленький самолетик. Мы его вместе из дерева вырезали. Я всегда хотела быть летчицей. А сейчас еще больше хочу. Хочу фрицам отомстить. За маму. За папу. За Сашку.

Однажды у нас в большом деревенском доме остановились военные летчики. Их полк понес большие потери, и надо было сделать передышку. А я уже полтора года пряталась в землянке рядом с домом. У нас в деревне все так делали, ведь детей отправляли в эвакуацию. А как я могу уехать, если и папа, и Сашка не знают моего нового адреса? Да я и сама его не знала. А в землянке было удобно, не надо было топить большой дом. Деревня жила небогато, но страшного голода, как о нем потом читала в книгах, не было. Командиром у пилотов был Валерий Константинович. Мы с ним быстро подружились. Я ему про папу рассказала, а потом, пока я помогала стирать бинты раненым, он у меня самолетик нашел. Так в 14 лет я стала летчицей. Он забрал меня с собой, и я оказалась в полку. Любопытная была, да и военную науку познавала быстро.

А потом я спасла ему жизнь, когда сбежала из караула и попробовала сама взлететь на самолете. Я увидела, как несколько фашистов окружили его самолет. Я не помню тот бой, помню только, что я кричала и нажимала на гашетку пулемета. Куда стреляла, как сумела посадить самолет – не помню. В общем, вместе с медалью «За отвагу» мне тогда здорово влетело от Валерия Константиновича.

Так прошла война. О Сашке я ничего не слышала. Потом, вернувшись в родную деревню, увидела у его мамы, тети Наташи, похоронку и обугленную записку из солдатского медальона с Сашкиным почерком… С его фамилией… Тогда все мои мечты о будущем полностью потерпели крах. Говорят, первая любовь самая сильная. Самая чистая и крепкая, а еще она никогда не забывается. Это уж точно. Да и как можно Сашку забыть? А его ромашки?...

Всю оставшуюся жизнь я провела в Москве. Я не могла видеть те стены, где была убита мама. Ее убили немцы. Она только и успела столкнуть меня в подвал. А еще сказать, что любит. И всегда будет любить, чтобы ни случилось.

Мне минул восемьдесят девятый год. Всю свою жизнь я посвятила танцам, как в детстве хотела. А еще я исполнила свою мечту. Я сшила точно такой же костюмчик, как тогда, семьдесят пять лет назад. Он был из льна. Вплести в косы белые банты не решилась, да и какие там косы? Но мамин шарф на плечи накинула. Я его берегла всю жизнь

Я часто брала в руки папин самолетик и цветок ромашки, представляя, что она от Сашки. А может, и вправду от него? Может, это то, последнее, о чем он думал тогда, глядя в синеву неба, за несколько секунд до? А ведь ромашки сопровождали меня всю жизнь, да и свой танцевальный кружок я назвала «Ромашка». Это в честь него. В честь Сашки.

Я больше ни в кого так и не влюбилась. Но зато любила жизнь. И небо. А точнее, его синеву. Я любила ложиться в густую траву и смотреть на небосклон. Там я видела себя и кадры из моей длинной жизни. Они проплывали мимо, как белые облака. Я будто смотрела многосерийную ленту фильма, только прожитого мной, и сознавала, что прожила ее не зря.

Несколько лет назад, расставшись со своими учениками, многие из которых стали знаменитыми танцорами, я вернулась в родную деревню.

Это был жаркий сентябрьский день. И дата великая. Семьдесят лет Великой Победы. Я снова сидела в раскладном стуле среди мокрой от росы травы, вдыхая ее запах. Вспоминала, как в детстве играла в горелки здесь, в этой траве, вместе с Сашкой и деревенскими подружками. Как вырезала деревянный самолетик с папой. Как помогала маме шить ее шарф. Он до того протерся, что в свернутом виде стал размером с носовой платок. В него я положила папин самолетик и теперь всегда ношу с собой.

Я лежала и вдыхала этот родной запах ромашек. На секунду я закрыла глаза и представила, что это Сашка принес мне новый букет. Но теперь я не отказываюсь, беру их и жадно вдыхаю аромат. Открываю глаза и не могу поверить: передо мной точно такой же букет! Протираю очки маминым шарфом и вижу его. Сашку. Как это возможно?!Он стоит передо мной седой, с многочисленными орденскими планками на пиджаке и деревянной тростью в правой руке. И с ромашками. Мой Сашка. Живой.

«Я искал тебя семьдесят лет. Сразу после войны отправился в деревню, но тебя нигде не было. Как и самой деревни, сожженной фашистами дотла. И только недавно узнал, что Валерий Константинович с женой удочерили тебя и оформили документы на свою фамилию. И все же я нашел тебя, моя Зинка!».

Оказалось, после того снаряда, прилетевшего в их окоп, Сашка попал в госпиталь. Его солдатский медальон оказался среди вещей погибшего однофамильца, похороненного в братской могиле на Смоленщине под Сашкиным именем. Впрочем, почему Сашкиным? Однофамильца звали Алексей…а может, Андрей?

После ранения Сашка снова вернулся в свою часть и дошел до самого Берлина. И всю жизнь искал меня. Меня, представляете?

Сашки не стало в следующем октябре. Вместе мы прожили всего год. Пусть у нас не было внуков, домика у моря и всего того, о чем мы так мечтали. Но этот год был самым лучшим. Ведь нам удалось вернуть то, что забрала от нас война почти семьдесят пять лет назад. Нам удалось вернуть друг друга. Нашу любовь. И ромашки.

И вот сейчас я снова лежу, укутанная в теплый плед, среди травы и смотрю в синеющий на закате небосклон. Вокруг меня растет целое поле ромашек. Целая клумба. Сашка посадил их мне перед уходом. Я лежу и понимаю, что моя жизнь была прожита не зря. И пусть война забрала все, что было у меня, все, чем я дорожила и кого любила. Я все равно счастлива и свободна. А еще я уже готова наконец увидеть своих родных в этой синеве. Обнять и сказать, что люблю. И всегда любила. Теперь она, синева, не такая уже и далекая. Теперь я смогу дотронуться до нее.

Интересно, а растут ли там ромашки?

Количество показов: 1343